Объятия смерти - Страница 57


К оглавлению

57

Ева шагнула вперед, глядя на Рорка – вернее, сквозь него. Она не видела ни маков на покрывале, ни искусственных цветов, ни чистого бежевого ковра.

– Мне холодно. Я голодна. Может быть, с ним случилось что-то плохое и он не вернется? Тогда я смогу согреться… – Она двинулась к кухне, и Рорк не удерживал ее. – Он опять забыл меня покор­мить, а есть без него запрещает. Там, в холодильни­ке, сыр. Он уже позеленел, но если срезать верх, то все в порядке. Возможно, он не заметит, если я возь­му немножко. Он побьет меня, если узнает, но он все равно будет меня бить, а я так голодна… Я хочу еще… Господи, он идет!

Ева разжала кулак и услышала звук ножа, упав­шего на пол.

– «Что это ты делаешь, девочка?» Я пытаюсь что-то объяснить, но это бесполезно. Он не слиш­ком пьян и все видит. Он бьет меня по лицу – я чув­ствую вкус крови, но не плачу: может быть, он пере­станет. Но он продолжает бить меня кулаками, и я падаю на пол. – Она опустилась на колени. – Он убьет меня, если я буду сопротивляться, но я больше не могу терпеть и тоже делаю ему больно!

Ева вспомнила, как ее ногти впились ему в лицо, и услышала его крик.

– Моя рука! – Она невольно схватилась за руку, услышала сухой треск ломающейся кости и ощути­ла острую боль. – Он раздвигает мне ноги и проникает в меня, пыхтя мне в лицо. От него пахнет вис­ки. Господи, как больно! Но ему тоже может быть больно…

Слезы градом текли по лицу Евы. Сердце Рорка разрывалось от жалости, но он понимал, что у него нет иного выбора, как позволить ей заново пере­жить этот кошмар.

– Я поднимаю с пола нож и ударяю его. Теперь он кричит, и я ударяю снова и снова. Он скатывает­ся с меня, но я не могу остановиться. Из него хле­щет кровь, и я тоже ею перепачкалась…

Она ползала на четвереньках, рыча, как зверь.

– Ева! – Рорк присел на корточки рядом с ней и схватил ее за руки. – Посмотри на меня!

Она пыталась вырваться.

– Со мной все в порядке. Я просто чувствую за­пах крови. Неужели ты его не ощущаешь?

– Сейчас мы уйдем. Я увезу тебя отсюда.

– Нет. Только держи меня. Я помню, что чувст­вовала тогда. Как будто какое-то животное внутри меня вырвалось наружу. Потом я отползла туда. – Дрожа всем телом, Ева заставила себя посмотреть в угол. – Я наблюдала за ним, ожидая, что он встанет и убьет меня. Но он не вставал. Когда рассвело, я поднялась, смыла кровь холодной водой и упакова­ла сумку. Наверное, я была в шоке, и он уменьшил дикую боль в руке и между ног. Мне хватила ума спуститься по лестнице, а не в лифте. Помню, что на улице светило солнце, и у меня заболели глаза. Я где-то потеряла сумку и пошла дальше. – Она сделала паузу. – Он никогда не звал меня по имени, потому что у меня его не было. Родители не дали мне имя – для них я была не ребенком, а вещью. Я не могу вспомнить ее, но его хорошо помню. Помню, что он говорил мне, чему учил. Он хотел сделать из меня шлюху – говорил, что вложил в меня деньги, и я обязана их отработать. Я должна была начать здесь, в Далласе, но он готов был подождать, потому что мне еще не исполнилось девяти лет…

– Но здесь все кончилось. – Рорк смахнул сле­зы с ее щек. – И началась ты, дорогая Ева.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Рорк проигнорировал требование Евы ехать в полицейское управление и повез ее в принадлежа­щий ему отель, где для них уже были приготовлены апартаменты. Ева слишком устала, чтобы спорить, и это доказывало Рорку, что он прав. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя.

Оставив Рорка расплачиваться с коридорным, она прошла через огромную гостиную в таких же раз­меров спальню и уже раздевалась, когда он вошел.

– Я хочу принять душ. Мне нужно… смыть с се­бя грязь.

– Потом тебе нужно будет поесть. Что бы ты хо­тела?

– Я не знаю. – Ева мечтала только о горячей во­де и душистом мыле. – Пока мне ничего не хочется.

– Ладно, я буду в соседней комнате.

Рорку тоже требовалось побыть одному. Долго сдерживаемая ярость угрожала вырваться наружу. Только теперь он понял, почему Ева всегда прини­мает душ, горячий, как кипяток, – потому что ей в детстве долго приходилось мыться холодной водой. Рорк надеялся, что ей больше никогда не придется дрожать от холода, как она дрожала в комнате, до такой степени наполненной страшными призрака­ми прошлого, что он, казалось, сам видел их.

Вид Евы, вновь переживающей тот ужас, кото­рый она так часто переживала во сне, делал его бес­помощным, наполнял бешенством. Этот ублюдок бил и насиловал собственную дочь, собираясь про­давать ее другим подонкам. Какой бог создает подобные существа и позволяет им издеваться над не­винными детьми?

Подстрекаемый бушевавшим в нем гневом, Рорк сорвал рубашку, подвесил боксерскую грушу и ата­ковал ее голыми руками. С каждым ударом злость усиливалась, распространяясь по всему телу, словно рак. Груша была для него лицом отца Евы, которого он никогда не видел, потом стала лицом собствен­ного отца. Черная пелена ненависти туманила ему зрение. Он наносил удары, обдирая до крови кос­тяшки пальцев.

Когда груша сорвалась с привязи и отлетела к стене, Рорк обернулся в поисках другого объекта для избиения и увидел Еву, стоящую в дверях. На ней был белый гостиничный халат, а щеки казались почти такими же белыми.

– Мне следовало догадаться, что ты будешь ис­пытывать, оказавшись там. – В голосе Рорка слы­шался ирландский акцент, появляющийся, когда он терял над собой контроль. Тело его блестело от пота, руки кровоточили. – Я не знаю, что мне делать, что сказать тебе.

Когда Ева шагнула к нему, он покачал головой.

– Нет, сейчас я не могу к тебе прикасаться. Я сам не свой. Чего доброго, я переломаю тебя пополам.

57