Объятия смерти - Страница 57

Ева шагнула вперед, глядя на Рорка – вернее, сквозь него. Она не видела ни маков на покрывале, ни искусственных цветов, ни чистого бежевого ковра.

– Мне холодно. Я голодна. Может быть, с ним случилось что-то плохое и он не вернется? Тогда я смогу согреться… – Она двинулась к кухне, и Рорк не удерживал ее. – Он опять забыл меня покормить, а есть без него запрещает. Там, в холодильнике, сыр. Он уже позеленел, но если срезать верх, то все в порядке. Возможно, он не заметит, если я возьму немножко. Он побьет меня, если узнает, но он все равно будет меня бить, а я так голодна… Я хочу еще… Господи, он идет!

Ева разжала кулак и услышала звук ножа, упавшего на пол.

– «Что это ты делаешь, девочка?» Я пытаюсь что-то объяснить, но это бесполезно. Он не слишком пьян и все видит. Он бьет меня по лицу – я чувствую вкус крови, но не плачу: может быть, он перестанет. Но он продолжает бить меня кулаками, и я падаю на пол. – Она опустилась на колени. – Он убьет меня, если я буду сопротивляться, но я больше не могу терпеть и тоже делаю ему больно!

Ева вспомнила, как ее ногти впились ему в лицо, и услышала его крик.

– Моя рука! – Она невольно схватилась за руку, услышала сухой треск ломающейся кости и ощутила острую боль. – Он раздвигает мне ноги и проникает в меня, пыхтя мне в лицо. От него пахнет виски. Господи, как больно! Но ему тоже может быть больно…

Слезы градом текли по лицу Евы. Сердце Рорка разрывалось от жалости, но он понимал, что у него нет иного выбора, как позволить ей заново пережить этот кошмар.

– Я поднимаю с пола нож и ударяю его. Теперь он кричит, и я ударяю снова и снова. Он скатывается с меня, но я не могу остановиться. Из него хлещет кровь, и я тоже ею перепачкалась…

Она ползала на четвереньках, рыча, как зверь.

– Ева! – Рорк присел на корточки рядом с ней и схватил ее за руки. – Посмотри на меня!

Она пыталась вырваться.

– Со мной все в порядке. Я просто чувствую запах крови. Неужели ты его не ощущаешь?

– Сейчас мы уйдем. Я увезу тебя отсюда.

– Нет. Только держи меня. Я помню, что чувствовала тогда. Как будто какое-то животное внутри меня вырвалось наружу. Потом я отползла туда. – Дрожа всем телом, Ева заставила себя посмотреть в угол. – Я наблюдала за ним, ожидая, что он встанет и убьет меня. Но он не вставал. Когда рассвело, я поднялась, смыла кровь холодной водой и упаковала сумку. Наверное, я была в шоке, и он уменьшил дикую боль в руке и между ног. Мне хватила ума спуститься по лестнице, а не в лифте. Помню, что на улице светило солнце, и у меня заболели глаза. Я где-то потеряла сумку и пошла дальше. – Она сделала паузу. – Он никогда не звал меня по имени, потому что у меня его не было. Родители не дали мне имя – для них я была не ребенком, а вещью. Я не могу вспомнить ее, но его хорошо помню. Помню, что он говорил мне, чему учил. Он хотел сделать из меня шлюху – говорил, что вложил в меня деньги, и я обязана их отработать. Я должна была начать здесь, в Далласе, но он готов был подождать, потому что мне еще не исполнилось девяти лет…

– Но здесь все кончилось. – Рорк смахнул слезы с ее щек. – И началась ты, дорогая Ева.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Рорк проигнорировал требование Евы ехать в полицейское управление и повез ее в принадлежащий ему отель, где для них уже были приготовлены апартаменты. Ева слишком устала, чтобы спорить, и это доказывало Рорку, что он прав. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя.

Оставив Рорка расплачиваться с коридорным, она прошла через огромную гостиную в таких же размеров спальню и уже раздевалась, когда он вошел.

– Я хочу принять душ. Мне нужно… смыть с себя грязь.

– Потом тебе нужно будет поесть. Что бы ты хотела?

– Я не знаю. – Ева мечтала только о горячей воде и душистом мыле. – Пока мне ничего не хочется.

– Ладно, я буду в соседней комнате.

Рорку тоже требовалось побыть одному. Долго сдерживаемая ярость угрожала вырваться наружу. Только теперь он понял, почему Ева всегда принимает душ, горячий, как кипяток, – потому что ей в детстве долго приходилось мыться холодной водой. Рорк надеялся, что ей больше никогда не придется дрожать от холода, как она дрожала в комнате, до такой степени наполненной страшными призраками прошлого, что он, казалось, сам видел их.

Вид Евы, вновь переживающей тот ужас, который она так часто переживала во сне, делал его беспомощным, наполнял бешенством. Этот ублюдок бил и насиловал собственную дочь, собираясь продавать ее другим подонкам. Какой бог создает подобные существа и позволяет им издеваться над невинными детьми?

Подстрекаемый бушевавшим в нем гневом, Рорк сорвал рубашку, подвесил боксерскую грушу и атаковал ее голыми руками. С каждым ударом злость усиливалась, распространяясь по всему телу, словно рак. Груша была для него лицом отца Евы, которого он никогда не видел, потом стала лицом собственного отца. Черная пелена ненависти туманила ему зрение. Он наносил удары, обдирая до крови костяшки пальцев.

Когда груша сорвалась с привязи и отлетела к стене, Рорк обернулся в поисках другого объекта для избиения и увидел Еву, стоящую в дверях. На ней был белый гостиничный халат, а щеки казались почти такими же белыми.

– Мне следовало догадаться, что ты будешь испытывать, оказавшись там. – В голосе Рорка слышался ирландский акцент, появляющийся, когда он терял над собой контроль. Тело его блестело от пота, руки кровоточили. – Я не знаю, что мне делать, что сказать тебе.

Когда Ева шагнула к нему, он покачал головой.

– Нет, сейчас я не могу к тебе прикасаться. Я сам не свой. Чего доброго, я переломаю тебя пополам.